Карелия, белое море

Хорошо говорят поморы: «Каждый наш берег наотличку». Или еще: «Бережки наши живут сами по себе». Взгляду здесь скучать негде. Разнообразие… Это главная черта Белого моря.

В белом море есть реликты как холодно-водной, так и тепловодной флоры и фауны. Не случайно академик Л.А. Зенкевич говорил о его «двуликом характере». Эта особенность связана с положением Белого моря. Глубоко врезанное в материк, зимой оно сильно охлаждается, а летом насыщается солнечным теплом. Но на больших глубинах – минимум колебаний: условия здесь ровные, постоянные. Так что и холодные, и тепловодные виды находят нужный для себя режим. Контрасты белого моря делают возможным их сосуществование. Белое и Баренцево моря соединяются довольно узким проливом. Воронка и Горло – так называются части этого пролива. Хотя два моря-соседа и обмениваются водами, но все же Белое море в значительной степени сохраняет свою изоляцию. Вода в нем менее соленая, чем в Баренцевом, – это результат стока северных рек.

Пониженная соленость становится экологическим барьером: его не могут пересечь многие виды, населяющие Баренцево море.

Поэтому исконные обитатели как бы защищены от возможных вторжений с севера. Правда, в Белое море иногда заходят и атлантический морж, и даже редкостные киты: нарвал, бутылконос. Но все же для многих арктических форм – и позвоночных, и беспозвоночных, - Белое море остается недоступным. Тем полнее проявляется его своеобразие.

Где еще в нашей стране так высоко вздымается приливная волна? В Белом море она достигает десяти метров. Море дышит. Дважды в сутки поднимается и опускается его могучая грудь. Не потому ли оно очеловечено в поморских песнях и сказках?

«Живая вода», или «полная», «большая», - так называют в северных краях прилив. Вот на глазах снова падает уровень – и постепенно открывается широкая полоса осушки. Это отлив: «малая», или «сухая» вода. А в момент, когда силы прилива и отлива уравновешиваются, вода «стоит» - и короткое стояние это поморы называют «манихой». Но опять вода «заживает»: начинается прилив. И опять «западает»: начинается отлив. Источником этих ритмических колебаний является Луна. Дважды в месяц ее власть над морской водой достигает апогея: при новолунии и полнолунии колебания уровня отличаются огромной амплитудой. Вода в эти дни может отступить так далеко, что обнажаются леса ламинарий.

Приливно-отливные ритмы отразились в жизни поморских берегов. В полном смысле слова это двойная жизнь, она протекает то в водной, то в воздушной среде. Удивительные приспособления надо было выработать обитателям побережья для такого двойного существования!

Вот раковина морского желудя. Во время отлива она как неприступная крепость. Что ей палящее солнце или осенний ливень? Внутри створок – кусочек моря: тот минимум соленой влаги, который поможет рачку пережить время отлива.

Беспомощно никнут высоченные водоросли. И это понятно: вода были для них надежной опорой, а сейчас этой опоры нет. Сильный ветер сушит космы морских трав. Но воздействие его поверхностное: сунь руку в гущу водорослей – и сразу почувствуешь влагу. В этих дебрях дожидается прилива великое множество организмов, есть среди них даже рыбы.

Во время отлива море как бы открывает свои тайны. Скрытое становится явным. Зачем лодка и драга? Ступайте по дну моря; дыша свежим воздухом, изучайте подводную жизнь. Она перед вами как на ладони. Однако и при высокой воде вы получите массу впечатлений. Интересно увидеть нерпу, выползающую на мокрый прибрежный валун. Или заприметить на плавучей льдине гренландских тюленей.

Еще в 12 веке пришли на эти берега новгородцы. Влекли их просторы, открытые всем ветрам – и шелоннику, и побережнику, и полунощнику, и обеденнику, и встоку. Такие названия носят северные ветры. Редко когда они успокаиваются все сразу. Но в миг затищья море преображается: каменистые острова под зеркалом лазурных вод; в раздвинувшейся дали – пролетные лебеди. Они летят на север.

Дно Белого моря.

За стеклом маски -многоцветный мир, ошеломляющий разнообразием. Однако новизны переживаемых ощущений не мешает сравнивать, анализировать. Неизвестное мы постигаем через известное, прибегая к метафорам, уподоблениям.

Вот странный организм, похожий на чудесный цветок. Столбчатое тело-стебель и ярко окрашенный венчик – так выглядит морской анемон, одна из актиний. Сколько лепестков -щупалец у этого животного? Больше тысячи! Конечно, сходство его с растением является чисто внешним. Но благодаря сходству морских беспозвоночных с наземными растениями рождаются названия – метафоры: морская гвоздика, морская лилия, морской желудь.

А это морская звезда. Великолепны ее красно-оранжевые лучи-руки. Чаще всего их бывает пять. Это число будет многократно повторено эволюцией, ведь пятерная симметрия – симметрия жизни. Ее не встретишь в мире кристаллов.

Литораль Белого моря густо усеяна морскими звездами. Над островами – созвездие Северной Короны, на отмелях – россыпи морских звезд.

В.И. Вернадский назвал жизнь геологической силой. Песчаные отмели Белого моря – вот они обнажились во время отлива – наглядно свидетельствуют об этом. Какой фантастический рельеф!

Сотни, тысячи конических возвышений из песка. А меж ними – воронки. Конусы и воронки связаны друг с другом. Это, по сути дела, парные системы. В чем их назначение? Перед нами постройки червей-пескожилов. В плане это дуговидные норки. Роются они необычным способом: червь пропускает через себя песок, выбрасывая его наружу. Так возникает конусовидная насыпь. А возле глотки пескожила образуется углубление. Оно становится ловчей воронкой. Пескожил и защиту находит, закопавшись в грунт, - и одновременно создает устройство для добычи пищи. Рыбы подкарауливают пескожила в момент, когда из конуса показывается его хвост. Однако не вытащить червя из норы: придется наваге довольствоваться лишь кончиком хвоста. Для червя это поправимо, ибо скоро у него отрастет новый хвост. Так что и рыба сыта, и пескожил жив. У белого моря много таких примеров взаимного приспособления организмов.

В сутки пескожил пропускает через себя 40 граммов песка. На каждом квадратном метре поселяется около сорока червей. Сделав перерасчет на гектар, получаем впечатляющий результат: 16 тонн грунта в сутки перерабатывают пескожилы. Работа пескожилов имеет воистину геологический масштаб.

Море и птицы…

Это ведь одна симфония: гул прибоя и крики чаек, высвисты куликов. Белое море – магнит для многих птиц. Полярная крачка возвращается сюда из Антарктики. Какова амплитуда перелета!

Расстояние не властно над зовом родного гнездовья.

Вдоль всего побережья – гнезда. Непросто заметить на берегу куличье гнездо, особенно если оно расположено среди галечника. Лишь внимательно присмотревшись, уверишься в том, что это не камушки, а яйца. Их окраска передает колорит окружающей среды. Кулик-сорока может быть спокоен: если придется на время оставить кладку, то обнаружить ее возможным врагам будет трудно.

Посмотришь на фотографию чаячьей кладки, - и сразу вспомнится весь окрестный пейзаж: пески, усыпанные иглами сосен, окатанные прибоем кусочки коры, путаница сухих трав. Великое множество серебристых чаек живет на Белом море. Эта птица не только легко летает, но и умеет парить, использую токи воздуха. Может и плавно перешагивать, и быстро бегать по земле, и грациозно скользить по водному зеркалу. Это едино: Белое море и серебристые чайки над ним…

Жизнь гаги тоже неразрывно связанна с морем. Вот поднимается шторм. Но гаги продолжают спокойно маневрировать между высокими валами. Они и не думают выбираться на сушу. Качка для них дело привычное. Лишь на короткое время гагам нужна твердая почва под ногами, когда инстинкт зовет к брачным играм и строительству гнезд. В разгар белых ночей шум волн сливается с полифонией птичьих голосов! И среди разнообразия звуков одна ведущая партия: глухой воркующий крик. Так призывают своих гаг-подруг токующие селезни.

Гаги гнездятся колониями. Иногда в одном поселении можно насчитать сотни пар. Гнездо у гаги устроено просто: неглубокая ямка, сухие листья на дне. Но вот птица отложила четвертое яйцо, - и гнездо начинает наполняться нежнейшим гагачьим пухом. Эти пуховые ореолы над гагачьими гнездами! Внутри них – тепло жизни.

Самка выщипывает пух с груди и брюшка. Пух этот уникален. По праву он считается лучшим естественным утеплителем в мире. О ценных свойствах гагачьего пуха народы севера знают с незапамятной древности. Есть такой промысел: сбор гнездового пуха после того, как гага с выводком птенцов уйдет в море…

Снова жизнь среди холодных волн; снова штормовые ветра и ранний снег. Пока перебираться на зимовку. У беломорских гаг она расположена недалеко, в западной части мурманского побережья. Но уже в середине января, едва прибавит света, гаги вспоминают о доме: они начинаю вплавь – медленно, с остановками- передвигаться на восток. Белое море позвало своих птиц назад.

Спускаться по уклону морского дня – как двигаться вдоль своеобразного спектра: вначале идут зеленые, потом бурые, потом красные водоросли. Смена окраски закономерна. Ведь с глубиной меняются условия фотосинтеза, и растения приобретают цвет, оптимальный для поглощения солнечных лучей.

Фукус пузырчатый относится к числу бурых водорослей. Растет он в полосе литорали. Когда во времена отлива обнажаются берега, то именно фукус определяет их коричнево-бурый колорит. Это водоросль-амфибия. Часами фукус может ожидать возвращения морской воды! Слоевище у фукуса - понятие листа и стебля к водорослям неприменимо – схоже с узкой лентой. Посередине тянется резко выраженный выступ, вдоль него попарно располагаются воздушные пузыри. Это поплавки, не иначе. Вот вернется вода – и фукус воспрянет быстрее всех. В Белом море фукус может опускаться на двадцатиметровую глубину. Заросли их имеют весьма экзотический вид и нередко образуют подводные леса. Одиночные пластины ламинарии сахаристой – их так и хочется назвать листьями – могут иметь семиметровую длину!

Примерно на глубине 45 метров кончаются владения ламинарий и начинается волшебное царство водорослей-багрянок. Как богато варьируется здесь красный цвет: то розовый, то малиновый, то лиловый оттенок. Красные водоросли живут на глубине до 150 метров. На большие глубины растения в Белом море не отваживаются опускаться.